Отправлено: 24.03.09 12:40. Заголовок: Сергей Луганский

Луганский Сергей

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 сентября 1943 года Сергею Даниловичу Луганскому было присвоено звание Героя Советского Союза. 1 июля 1944 года за новые боевые подвиги, совершенные на фронте, он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.



Сергей Данилович Луганский по национальности русский. Член КПСС с 1942 года. По комсомольской путевке был направлен в Оренбургскую военную авиационную школу пилотов и окончил ее в 1938 году. По окончании школы в 1940 году младший лейтенант С. Д. Луганский начал службу в частях Советской Армии. Участвовал в боях с белофиннами, произвел 59 боевых вылетов, сбил самолет врага.

В годы Великой Отечественной войны сражался на Южном, Степном, Воронежском, 1-м и 2-м Украинских фронтах. Командовал эскадрильей, а с июня 1944 года — истребительным авиаполком. Всего в годы войны совершил 390 успешных боевых вылетов, лично сбил 37 вражеских самолетов и 6 самолетов — в групповых боях.

После Великой Отечественной войны окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию. Многие годы генерал-майор авиации С. Д. Луганский свой богатый боевой опыт, знания, горячую любовь к авиации передавал молодым летчикам. С 1964 года по болезни находится в запасе, живет в городе Алма-Ате.

Как-то в вагоне курьерского поезда встретил я молодого генерал-майора авиации с двумя золотыми звездами Героя Советского Союза на груди и сразу узнал в нем знакомого по войне летчика Сергея Даниловича Луганского. И он узнал меня, хотя мы не виделись около полутора десятков лет.

— Ну как, жив ваш дед Афанасий? — спросил я генерала, возвращая его в далекое прошлое.

— Дожил-таки до ста лет. — Луганский удивился: откуда я знаю его деда? Видимо, позабыл о том, что сам рассказывал мне о чудесном старике — родоначальнике славного рода, сыгравшем немалую роль в судьбе летчика. Я напомнил генералу о разговоре при последней встрече на аэродроме возле польского города Легница.

— Деду моему, Афанасию, 97 лет от роду. Никогда ничем не болел, до сих пор орехи грызет, — горделиво поведал тогда майор Луганский и, улыбаясь воспоминаниям, добавил: — Когда я твердо решил отправиться в летную школу, мать моя, Варвара Андреевна, запротестовала — не пущу да не пущу, учись на доктора. Я настаивал на своем. Тогда мать пошла за советом к деду. А у нас в семье спокон веку было заведено: как дед сказал, так тому и быть. Дед выслушал обоих, сощурил ласковые глаза и изрек: «На великое дело Серега решился. Нехай летает! Грех обрезать крылья, когда они сами растут».

— Да, не будь у меня такого чудесного деда, не быть бы мне летчиком, — сознался молодой генерал, а память унесла его далеко-далеко, в яблочный город Алма-Ату, на Заводскую улицу, в дом № 21, в детство.

Стоя в коридоре вагона, у раскрытого окна, мы не спеша разговаривали. Как водится в таких случаях, вспомнили короткие встречи на фронтах Великой Отечественной войны, вспомнили, как советские войска освобождали Румынию.

Танкисты генерал-полковника А. Г. Кравченко вышли тогда на реку Прут и соединились там с войсками 3-го Украинского фронта. Кольцо окружения вокруг кишиневской группировки противника наглухо замкнулось. В него попало много немёцко-фашистских дивизий и частей из группировки «Южная Украина». Гитлер бросил на выручку окруженным частям четыре свежие дивизии из своего резерва, в том числе одну танковую. Через день — еще две пехотные и одну моторизованную дивизии.

Я находился тогда в танковой армии Героя Советского Союза генерал-полковника А. Г. Кравченко. На четвертые сутки наступления эта армия, обладавшая большой пробивной силой и высокой подвижностью, с боями освободила несколько городов — Роман, Бакэу, Бырлад, Хуши. Это были крепости, взятые штурмом.

— Из кишиневского котла удалось вырваться тогда лишь группе численностью в 7 тысяч штыков, но и она была настигнута в лесах южнее Хуши и сложила оружие, — сказал генерал Луганский, подтверждая, что он ничего не забыл из событий героического 1944 года.

В безоблачном небе тогда с утра до поздней ночи шли воздушные бои. На протяжении десятков километров по обочинам дорог валялись сожженные грузовики, взорванные пушки, подбитые танки — великолепная работа наших штурмовиков, — словно ураган прошел по земле. Тысячи брошенных противником винтовок, воткнутых дулами в землю, как частоколы, ограждали дороги, по которым сплошным потоком текли наши войска. У мостов через быстрые холодные реки, берущие начало в горах, подняв тонкие стволы, стояли зенитные батареи. Эскадрильи наших штурмовиков обрушивались на временную оборону, на колонны поспешно отступавших фашистских войск.

До мельчайших подробностей припомнилось мне, как южнее городка Хуши быстрокрылая четверка советских истребителей, прикрывая звенья штурмовиков, расстреливавших фашистские танки, смело приняла неравный бой с десятью «мессершмиттами». Пехотинцы видели, как «як» соколиным ударом сверху клюнул одну вражескую машину и та, оставляя в прозрачном воздухе черную борозду дыма, врезалась в густой лес, словно вырубила в нем просеку. Второй проворный и ловкий «мессер» зашел в хвост победителю. Тысячи людей на земле ахнули. Казалось, все кончено. Но советский летчик, сделав фигуру высшего пилотажа, увернулся от огня, сам очутился за хвостом вражеского самолета и с близкой дистанции зажег его.

Солдаты, до боли в шее задрав головы, следили с земли за воздушным боем. Со стороны слепящего солнца появились 18 «юнкерсов», летевших звеньями, и черные тени их заскользили по освещенной солнцем земле. Солдаты видели, как все тот же «як» атаковал первым, пошел на флагмана в лоб, без единого выстрела, казалось, на таран. Нервы фашиста не выдержали. Теряя самообладание, он резко задрал машину кверху и получил залп из пушек и пулеметов снизу в брюхо своего самолета. Словно чадный факел, долго вертелась флагманская машина в воздухе. Советский летчик рассек строй и принялся уничтожать самолеты противника по одному.

В этом бою гитлеровские летчики зажгли один из наших самолетов. Пилот выбросился из кабины, раскрыл парашют и опустился на пыльное кукурузное поле вблизи дороги. Мы поспешили к нему на помощь и, убедившись, что он жив и невредим, спросили у него фамилию летчика, сбившего сразу три фашистские машины.

— Капитан Сергей Луганский, дважды Герой Советского Союза.

Дни наступления советских войск в Румынии стали черными днями гитлеровской авиации. Наши летчики господствовали в осеннем небе.

Горы разнообразной техники попали в руки советских солдат. Невдалеке чадил нефтяной город Плоешти, а на аэродромах оставались эскадрильи вражеских самолетов: у них не было бензина для взлета.

У поросшего садами города Роман я вновь залюбовался советским истребителем. Он нападал на врагов стремительно. Все же три «мессершмитта» зажали его. Казалось, у летчика не было выхода, но он, резко подняв нос самолета, по восходящей спирали вырвался из кольца, сделал «бочку» и снова атаковал «мессеров», сбил одного, а другого вогнал в землю. Я был уверен, что дерется Луганский — угадывался знакомый стиль боя. Фигуры высшего пилотажа были для него маневром в воздушном бою, помогали упреждать противника. Когда самолет возвратился на свой аэродром и совершил посадку, мы прочли на его борту слова: «Герою Советского Союза Сергею Луганскому от комсомольцев и молодежи г. Алма-Аты».

На изрытом бомбами аэродроме мы познакомились с Луганским — голубоглазым блондином атлетического сложения. Словно на скамью, сели на обломки «юнкерса-88» и не спеша повели беседу. Луганский, как все летчики, замечательно объяснялся руками, показывая ладонями положение самолетов в бою.

— Тактика воздушного боя, — говорил он, — в основе своей имеет летную пару, состоящую из ведущего и ведомого. Ведомый — щит ведущего. У меня ведомый Иван Федорович Кульмичев, мой заместитель по политчасти. Он лично угробил 18 вражеских самолетов, четыре раза спасал меня от верной гибели...

По комсомольской путевке Луганский поступил в Оренбургскую школу летчиков и успешно окончил ее в 1938 году.

— В первые дни Великой Отечественной войны, — продолжал Луганский, — приходилось до крови закусывать губы. Но и тогда, хотя у нас было меньше самолетов, советские летчики показали гитлеровцам свое моральное превосходство. Мы без колебаний и страха шли на таран и в лобовую атаку; и не было случая, чтобы фашист выдержал этот прием боя.

Луганский не сказал, но я знал со слов его боевых товарищей, что однажды он в безвыходном, казалось, положении ринулся на таран и уничтожил фашистский бомбардировщик.

Будучи командиром истребительного полка, приданного штурмовому авиационному соединению, он в воздушных схватках много раз отводил удары, нацеленные на товарищей, и принимал их на себя.

Характер человека познается по его поведению в решительные минуты, а сколько таких минут было в жизни Луганского! На Южном фронте в начале войны он сбил четыре самолета противника, за что был награжден орденом Красного Знамени, еще четыре самолета уничтожил на Белгородском направлении, и был награжден вторым орденом Красного Знамени. Он принимал участие в боях под Прохоровкой, где с обеих сторон столкнулось несколько тысяч танков; под Харьковом и на Днепре, и повсюду боевые удачи отважного человека побуждали к рвению и мужеству весь полк. Много раз он рисковал собственной жизнью и всегда побеждал. Умение идти на трезвый, обдуманный риск выручало летчика из любой беды, каждый полет его становился поучительным.

Тогда, наблюдая за всем происходящим в Румынии, я невольно вспомнил знакомые по учебнику истории равнины Апулии, левый берег реки Ауфидьт и Канны. Во все времена все полководцы ставили себе в пример Ганнибала, мечтали о Каннах. Впервые в истории военного искусства, но в более грандиозных масштабах, советские войска повторили Канны в Сталинградской битве. В Румынии генералы армии Р. Я. Малиновский и Ф. И. Толбухин устроили врагу новые Канны. В эту грандиозную победу Сергей Данилович Луганский вложил и свою долю. Чуть ли не ежедневно на фюзеляже его машины появлялись свеженарисованные красные звезды, которыми советские летчики вели счет сбитым самолетам врага.

Прошло несколько месяцев, и за полноводным, по-весеннему разлившимся Одером я снова увидел знакомый стиль воздушного боя. Советские истребители дрались с «мессершмиттами», напавшими на штурмовиков, возвращавшихся с задания. Наши летчики перекидывали машины из одного виража в другой, крутили боевые развороты, резко пикировали, остроумно пользовались маневром по вертикали. Летчики прекрасно знали уязвимые места «мессеров». Мы видели, как они, действуя по сжатой советской формуле воздушного боя: высота, скорость, маневр, огонь, — срезали четыре вражеские машины.

Позже я узнал имена летчиков. То были Евгений Меншутин, Гарри Меркваладзе, Виктор Усов — ученики Луганского, летчики полка, которым он командовал, летавшие в эскадрилье самолетов, купленных жителями Алма-Аты в подарок своему знаменитому земляку. Обладая глубокими теоретическими знаниями, полностью овладев боевой техникой, они не ждали противника, искали его и находили, навязывали ему свою волю и уничтожали. Эти люди были одной закалки с Луганским, ими владела та же жажда победы, у них были одни учителя и одна школа: сначала комсомол, затем партия. Сколько раз в бою, казалось, уже обреченные, они по радио получали советы своего командира, выполнение которых не только спасало их жизнь, но и губило врага.

.Я поехал на аэродром и снова встретился с Сергеем Луганским. С золотым чубом, падающим на высокий чистый лоб, он напоминал крестьянского парня, такого, каким был в детстве. На его счету было уже 390 боевых вылетов, 37 лично и 6 в групповых боях сбитых самолетов противника, а сумма сбитых самолетов в то время была и мерилом подвига, и характеристикой летчика, свершившего подвиг.

390 боевых вылетов! 390 раз жизнь ставилась на карту. Но он защищал Родину, которая была ему дороже жизни.

На том приодерском аэродроме Луганский зазвал меня к себе в комнату, заставленную букетами свежей сирени. Но сирень украшала скромное жилище офицера не только потому, что за распахнутыми окнами полыхала весна. До поступления в военное училище Луганский работал садовником, и страсть к цветам сохранилась у него на всю жизнь. Он говорил о боях просто, как колхозник говорит о полевых работах. И то и другое достигалось трудом и потом.

— Война на исходе, пора снова садиться за парту, — мечтательно сказал Луганский.

И эта жажда к учению, любовь к книгам представили его с какой-то еще неизвестной стороны.

Волевой коммунист, никогда не останавливавшийся на полпути, Луганский осуществил свою давнюю мечту и уже в мирные дни успешно окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию.

...Трое юношей в вагоне зачарованно смотрели на золотые звезды Героя, на его многочисленные ордена, а старый, видавший виды человек проницательным взглядом смотрел на его красивые и сильные, словно у кузнеца, руки, умело державшие не только штурвал самолета, но и собственную судьбу.

Во время нашей последней встречи генерал Луганский, всегда считавший себя солдатом, напомнил слова великого русского полководца А. В. Суворова: «Солдат и в мирное время на войне». Он говорил о самолетах с любовью, как кузнецы говорят о молотах, а трактористы о машинах. Будучи генералом, он оставался рабочим, человеком непрерывного тяжелого труда. С тех пор утекло много воды. Сергей Данилович Луганский командовал авиационными соединениями в нескольких военных округах. Совершенствовалась советская авиация, появлялись новые типы машин. Луганский, оставаясь верным своей характерной черте — мужественной решимости, не только командовал и учил подчиненных, но и продолжал летать на новых самолетах, выполняя полетные задания в любое время суток на всем диапазоне высот, скоростей, дальностей.

Часто, закончив послеполетный разбор, он садился в кабину самолета и на практике показывал подчиненным, как надо вести воздушный бой, поучал:

— Успех полета зависит от качества подготовки на земле, — и в заключение предупреждал: — Ни один самолет не прощает грубых ошибок.

Казалось, запас прочности неутомимого человека неисчерпаем, но в работе изнашивается и крепчайшая сталь, устает и человеческий организм, каким бы выносливым он ни был. И вот пришла короткая весточка из Алма-Аты: «Ушел в запас. За плечами годы опыта и труда, и душа моя с молодыми летчиками».

Сергей Луганский, демонстрировавший высокую дисциплинированность и самообладание в бою, бывает у молодых летчиков и в стремительной динамике полета из множества возможных вариантов учит выбирать самый лучший, подчас единственно правильный, учит умело поражать цели на земле и в воздухе.

Во время одной из командировок я побывал у истребителей-перехватчиков. Шли ночные полеты. Пилотирование истребителя-перехватчика в кромешной темноте предъявляет свои железные требования: летчик должен обладать твердыми устойчивыми навыками приборного полета, в совершенстве уметь пользоваться радиолокационным прицелом, точно выполнять команды наведения.

Полеты были трудные и увлекательные. В штаб вернулись на рассвете, и я был несказанно обрадован, когда на стене увидел портрет генерала Луганского. Человека помнят, он продолжает служить молодому поколению летчиков.

Перехватив мой взволнованный взгляд, молодой летчик сказал:

— Мы никогда не видели Луганского, но многому у него научились. Я написал ему письмо и получил ответ. Прославленный ас написал: «Летчик-истребитель должен в совершенстве владеть приборным полетом, уметь быстро ориентироваться в обстановке, выводить самолет из, казалось бы, безнадежного положения... Без знания теории нет летчика», — и, смущенно улыбаясь, белозубый лейтенант добавил: — Я стараюсь стать истребителем таким, как Луганский...

В честь летчика-истребителя Сергея Луганского названа улица в г. Алматы.

http://militera.lib.ru/bio/index.html