Штрихи к портрету отца Больше двадцати лет прошло с того январского дня, когда остановилось сердце самого дорогого для меня человека, моего отца Габидена Мустафина. Но отчетливо помню, как, держа его еще теплую руку, я с надеждой смотрела на сестру Жанар, которая хотя и осознавала как врач, что помочь уже нельзя, пыталась отчаянно и безысходно вернуть папе жизнь.
Пусть не покажется высокопарным, но мне выпало огромное счастье быть дочерью такой неординарной личности. Не каждому предназначено быть отцом. Для этого надо иметь дар быть главой семьи, справедливым и чутким арбитром, преданным и искренним другом. Блаженны те, кто имели рядом такого человека, ибо «общение людей является наивысшим счастьем на свете». Как-то, процитировав эти слова Сент-Экзюпери, я, студентка Института иностранных языков, была удивлена, что отцу они неведомы, и с юношеским максимализмом стала выражать свое недоумение по поводу этого факта, казавшегося мне невероятным. На что он спокойно возразил, поинтересовавшись, знают ли французы Абая, гения казахского народа. Мои аргументы рухнули разом. Для меня это стало уроком на всю жизнь: не преклоняться подобострастно перед чужими идолами, имеющими заслуженную славу, но уважать их, не забывая, что есть пророки и в своем отечестве.
Одним из таких пророков стал великий Абай, духовное око своего народа. Отец его очень почитал, знал наизусть его поэзию, полностью разделял его философско-моралистические, общественно-политические взгляды, считал Абая очень современным поэтом и мыслителем. К приведенной мысли Сент-Экзюпери Габиден добавил комментарий из 19-го Слова: «Но любая беседа, какой бы она ни была поучительной, сама по себе ничего не даст. Из услышанного, подобно тому, как очищают зерно от шелухи, надо выделить истину, которую можно употребить с пользой. Так шлифуют разум человека».
Самообразованием отец занимался с юности. У нас сохранились книги 20—40-х годов и более позднего периода, в которых есть его пометки, указывающие, на что было обращено внимание Габидена при чтении тех или иных произведений. Отец, не имевший в силу обстоятельств полноценного образования, очень тяготел к людям науки, считая, как и Абай, что: «Ученый и мыслитель — гордость человечества», «Знание и ремесло — вот настоящее богатство. Процесс овладения знаниями или искусством какого-нибудь ремесла — огромное благо». Габиден Мустафин черпал вдохновение в беседах с К. Сатпаевым, А. Маргуланом, М. Каратаевым, М. Фазыловым и другими учеными.
Отцу были присущи любознательность и любопытство, касалось ли это достижений в науке, талантов в искусстве, открытий в медицине или технике. С неподдельным интересом он вникал в тонкости той или иной отрасли, любил задавать вопросы собеседникам — профессионалам в соответствующей области, читал от корки до корки «Науку и технику», «Вокруг света», не говоря уже о периодике, освещавшей политические события. Но последнее его уже не удовлетворяло, и поэтому он не расставался с транзистором и по имеющемуся у него расписанию слушал «вражеские голоса».
Что касается музыки, для него полным отдохновением были казахские народные песни и кюи, которые он считал отражением души народа. Не поэтому ли, переключая сегодня телевизионные каналы, услышав родные напевы, я замираю и тоже становлюсь пленницей чарующих звуков домбры и кобыза. Отец находил исполнение «Гаухар тас» Бибигуль Тулегеновой непревзойденным, очень почитал исполнительское мастерство Кайрата Байбусынова, а из домбристов выделял Манарбека Ержанова.
С таким же пиететом, как и к казахской музыке, Габиден относился к национальному ремеслу. В доме были изготовленные по специальному заказу у народных умельцев миниатюрный макет конского седла, чучело беркута, ковер ручной работы из верблюжьей шерсти.
Лучшим подарком для отца были энциклопедические справочники, пластинки, песенники. Как ребенок, он радовался незатейливым сувенирам, новинкам того времени. Помню, как с моей первой поездки во Францию в 1975 году я подарила ему автоматически раскрывающийся зонт, для него это было техническим откровением, а «гигиенические» игральные карты, которые можно было протирать, привели его в неописуемый восторг. Но он длился недолго, так как Габит, его давний партнер по преферансу, оперативно экспроприировал эту диковинку, на что Габиден, конечно, не был в обиде.
Он сам любил больше дарить, чем принимать. Внуков ата избаловал до такой степени, что они уже не воспринимали его с пустыми руками. Такова, видимо, участь любящих дедов. Порой, наблюдая за внуками, азартно играющими в компьютерные игры или выуживающими из него любую информацию для школьных дисциплин, ловлю себя на мысли, что их прадедушка не отставал бы от них, быстро освоил бы эту технику. Он, наверное, приобрел бы заочных собеседников, чтобы обсудить с ними мировые проблемы или просто по душам поговорить, а главное, запросто утолить свою пытливую натуру сведениями, которые его интересовали бы. Конечно, он бы оценил техническое совершенство и магию электронной связи, потому что всегда был восприимчив к новому, как в прикладном, так и в исследовательском плане. А как бы он реагировал на все то, что происходит в мире и в Казахстане? Уверена, что его нравственные устои оставались бы неизменными, а политическое переосмысление событий не было бы спекулятивным.
В отношении к молодым литераторам отец был внимателен и отзывчив, но также требователен и строг. Из современных казахских писателей на первое место он ставил Мухтара Ауэзова, вознесшего его любимого Абая на пьедестал всенародной любви в величественной эпопее «Путь Абая». В беседе с тележурналистом Султаном Оразалиновым, которому мы очень благодарны за его емкий, глубокий, содержательный и неравнодушный материал об отце, Габиден так высказался об Ауэзове: «Мухтар всегда докапывался до самой сути народного характера, сердце его было очень чутким, взор пронзительным, как у орла, когда он хотел уловить все нюансы души своего народа. Я считаю, что никто из казахских писателей, кроме Мухтара, не смог так глубоко, энциклопедически полно отразить в литературе жизнь казахов в определенном историческом срезе. Величие Мухтара также в том, что, горячо любя свой народ, он с глубоким уважением относился к другим народам. Недалекий национализм отличает мелких людей, подлинный интернационализм присущ великим личностям, к коим я отношу Ауэзова».
Отец умел радоваться успеху друзей, к которым причислял и Ауэзова, не бросал их в тяжкие моменты, всегда был рядом, когда нужно было оказать поддержку. И Мухтар это оценил, подписав одну из своих книг отцу: «Как залог честной дружбы, вручаю конечный результат своего честного труда». Я же под впечатлением его знаменитого романа, сопереживая чувствам первой любви молодого Абая, назвала свою вторую дочь Тогжан. У нас дома хранится сувенир от Ауэзова — инкрустированная трость, подаренная им папе в напоминание о шутливом замечании Габидена, что Мухтар чрезмерно детализирует нежные отношения между юношей и девушкой. В ответ на это Ауэзов сопроводил свой дар гравировкой: «Целомудренному Габидену — на память». Отец очень дорожил этим подарком и не менее этого — метким эпитетом, которым наградил его именитый автор.
И это не случайно, так как писатель Мустафин отличался от многих других собратьев по перу лаконичным языком, точностью мысли, и поэтому не мог оставаться беспристрастным к удачному слову. Габиден считал, что метко подобранное выражение может означать одновременно и понятие, и поступок. Широко известны его афоризмы: «Солнце не пробьется сквозь темные тучи, а слово может развеять мрачное настроение, даже самое черствое сердце не сможет устоять перед добрым словом», «Язык народа — вечный кладезь», «Литература — это продукт мысли и языка», «След камчи остается на теле, а языка — в сердце».
Первый из них стал эпитафией на месте его упокоения. Когда на Кенсайском кладбище я впервые увидела памятник отцу, меня немного озадачило, что ладонь, державшая книгу, казалась непомерно большой, хотя весь мемориал выгодно отличается строгостью форм и отсутствием излишеств. На эту мою реплику дочка Сауле тут же среагировала: «Нет, мама, ты не права, ладонь у атаки была большая, сухая и теплая». Каким бальзамом были эти слова на мою опечаленную душу и какой благодарностью я была исполнена за добрую и светлую память о дедушке.
Нас трое детей: старший брат Кайрат, сестра Жанар и я младшая — Майя. И, что удивительно, каждый считал себя любимчиком родителей, при том что они никого не выделяли. Любовь родителей была сдержанна, требовательна и неограниченна. Тем не менее отношение к каждому ребенку было особенным. Кайрат, как единственный сын, естественно для казахской семьи имел приоритет наследника, и ему многое прощалось. Жанар, как самая умная, цельная натура была непререкаемым авторитетом для отца с матерью и особенной гордостью. Ну а я, как младшая, естественно, была баловнем, шалости и проказы мне в детстве и во взрослой жизни сходили с рук. Может быть, именно поэтому каждый из нас, чувствуя себя самым обласканным в родительском доме, где-то подспудно таил взаимную ревность, которая проявилась в том, что в наших детях и внуках нет клановости, которая должна была бы цементировать семейные устои, а может быть, это просто веяние времени, когда в почете другие ценности.
Родители никогда не давили на нас при выборе профессии, но мы, со своей стороны, не пренебрегали их советами и пожеланиями. Так, Кайрат, имея специальность бортового радиста, по просьбе отца не пошел по этой стезе и стал известным фотокорреспондентом, долгое время работал в крупнейших казахстанских издательствах и агентствах. Он обладает уникальной и эксклюзивной коллекцией фотодокументов, отражающих важнейшие вехи в истории Казахстана 50—90-х годов. Она включает в себя портреты политических деятелей, передовиков производства и науки, представителей культуры и знаменитых спортсменов, а также неизменно присутствует великолепно запечатленная природа нашей страны. Брат внес достойную лепту в летопись жизни многонационального Казахстана.
Сестра Жанар, доктор медицинских наук, профессор, именитый офтальмолог, почетный директор КазНИИ глазных болезней, отмечена многими правительственными наградами и международными званиями. Но в юности она мечтала стать балериной, к чему имелись серьезные задатки. Однако это желание не нашло поддержки у родителей. И хотя позднее Жанар тяготела к гуманитарным дисциплинам, призвание свое она нашла в медицине, чему в немалой степени поспособствовали отец и Мухтар Ауэзов, убедившие ее, что нет профессии более гуманной и востребованной. Венцом ее подвижнического труда и высокого профессионализма является признательность многочисленных благодарных пациентов и уважение коллег.
Ну а я, окончив благополучно Алма-Атинский педагогический институт иностранных языков, около сорока лет проработала преподавателем французского, перемежая педагогическое поприще с работой в Центральном государственном музее РК и функциями независимого переводчика.
Мое некоторое отступление от основной темы не случайно. Я хотела подчеркнуть, что родительское тщеславие Габидена и Зейне было удовлетворено, так как для них одним из главных критериев в оценке людей была мера служения обществу. И мы, дети, слава Богу, в этом отношении оправдали их чаяния.
С высоты своих уже почтенных лет, будучи ажекой взрослых внуков, я не перестаю удивляться, восторгаться и завидовать мудрости моих родителей, которая распространялась на все сферы жизни.
В быту это проявлялось прежде всего в гостеприимстве, традиционном для нашего народа. У мамы Зейне был потайной шкафчик, где всегда хранились лакомства для гостей, и мы с детства знали, что тому, кто приходит в дом, подается самое вкусное. Это сызмальства уже закладывалось в детях и сейчас передается внукам.
Мы, обремененные работой, повседневными проблемами, нередко срывали свои эмоции на детях и без того лишенных должного родительского внимания и ласки. Поэтому они безмятежно погружались в море нежности и любви главного шанырака, и поэтому он остался в их памяти очагом доброго и родного приюта. Отец сам смастерил им алтыбакан, учил играть в асыки. Внуки видели, что их дедушка очень трудолюбив и терпелив в достижении цели, касающейся благоустройства дома и участка. У ата было свое ноу-хау в поливке сада, закладке фруктов, дрессировке собак, усовершенствовании инвентаря и мебели. И неудивительно, что хозяйственные магазины в округе исправно выполняли план, так как для реализации своей неуемной творческой фантазии отцу постоянно требовался подручный материал. Мы каждую его задумку и ее исполнение воспринимали с любопытством и настороженностью, которые затем сменялись восхищением и неподдельной радостью, что все обошлось малой кровью.
Несомненно, трудовая биография молодого отца, в которой рабочие профессии преобладали, оставила неизгладимый след в его судьбе, поэтому и, будучи на пенсии, не мог допустить снижения физической активности. Ежедневная утренняя зарядка, продолжительные пешие прогулки, умеренность в еде, неприхотливость в быту оказывали самое благотворное влияние на состояние здоровья и тонус. Мама со своей стороны полностью поддерживала такой образ жизни и тоже находила удовольствие, копошась в огородике и перенимая опыт бочковой засолки у поселковых соседей. На Кайрата возлагалась доставка продуктов, Жанар занималась разведением цветов, а я уборкой в доме.
Когда мы говорим об отце, само собой, что рядом с ним и мать — верная спутница жизни на протяжении 60 лет. Зейне была не только заботливой супругой, но и другом, единомышленником, мнением которой Габиден очень дорожил. Такие браки заключаются на небесах, жаль, что в наше время они являются скорее исключением из правил. Как бы мне хотелось, чтобы мой внук Габиден нашел свою Зейне и достойно прожил с ней долгую счастливую жизнь по заветам своего ата. Его последнее бата к молодежи опубликовано незадолго до кончины в альманахе «Жалын»: «Родные мои дети! Мы с Габитом, как говорится, возвращаемся с ярмарки, а вы на ней гости. Через 15 лет вы раскроете двери в ХХI век. Что возьмете с собой, вступая в него? Я думаю то, что ценится дороже всего: доброту и милосердие».
Сейчас редко встретишь семью, в которой неожиданный визит гостя стал бы приятным сюрпризом для хозяев. Тому разные причины: потеря традиций хлебосольства, зачерствелость душ, материальные проблемы, болезни... И кажется уже анахронизмом «дверь нараспашку» в доме моих родителей, где любой посетитель вне зависимости от ранга, чина и возраста не был обделен вниманием, соучастием, помощью, чашкой чая. А что говорить о внезапном приходе друзей! Какая гамма радостных чувств, водопад юмора и смеха. Особенно когда нагрянут Габит, Шакен, Бутин или Рахмадиев. Никто из них, включая хозяина дома, не хотел уступать пальму первенства в остроумии и острословии. Преферансный столик многое мог бы рассказать об их сокровенных беседах.
Нелегко было отцу перенести преждевременную смерть Шакена Айманова, а его кончина в свою очередь подкосила Габита, который ушел в тот же год. Гафу Каирбеков вспоминает, что, стоя однажды у могилы Габидена, Габит после долгого молчания тихо произнес: «Ну что? Лежишь? Скоро и я составлю тебе компанию...», и медленно удалился.
Если бы меня спросили, хочу ли я заново повторить жизнь, чтобы внести в нее коррективы, я бы ответила согласием. Я смогла бы тогда подольше оставаться возле родителей, отбросив в сторону суетные городские хлопоты, которые ничего не стоят по сравнению с задушевными вечерними беседами под ласточкиным гнездом, когда небосвод подмигивает яркими звездами под аккомпанемент собачьего лая и стрекот сверчков и когда кажется, что это будет продолжаться вечно...
Майя МУСТАФИНА,
фото из архива «КП»
//Казахстанская правда, 17.02.2006
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума